Вернувшись после обеда в библиотеку, Ной обнаружил у входа стихийное собрание читательского клуба вторым составом – тем самым, который не столько любил читать книги и обсуждать их содержание, сколько просто посиживать у горящего камина, попивать вкусный ноев чаёк и вести разговоры о чём угодно, только не о литературе. Подобные компании собирались нечасто, поскольку если находились хотя бы два человека, интересующиеся книгами, остальные достаточно быстро отсеивались или же сам Ной вежливо просил их выбрать книгу и не мешать работе библиотеки, но когда выходило, что вопросы прозы и поэзии никого не занимали, а несколько человек всё же, выбрав томик на дом, задерживались в бывшем читальном зале, Ной не препятствовал и даже чаем угощал. К тому же в такие моменты он мог, не выходя из библиотеки, узнать все городские новости, ведь подобные стихийные собрания состояли по большей части из пенсионеров и не работающих домохозяек, с которыми в мастерстве добычи информации могли соперничать разве что профессионалы, а потому свежесть слухов не подвергалась сомнениям.
Нынче почти все разговоры велись вокруг исчезновений горожан, поскольку не менее важную тему смены власти открыто обсуждать опасались. Кто-то рассказывал о соседе, кто-то утирал слёзы по так и не вернувшейся домой из парикмахерской тёще (даже Ной не очень-то верил в их искренность), кто-то упоминал о коллеге; по всему выходило, что чуть ли не каждый первый был знаком с кем-то, кто исчез, а это означало, что либо в их городе изначально было куда больше жителей, чем считалось официально, либо пропала уже половина горожан, либо, что куда больше соответствовало истине, – что слухи значительно преувеличивали. Тем не менее, была в них и доля истины, и стоило пропустить подобные разговоры через фильтр внимательности, чтобы получился какой-то вполне удобоваримый информационный итог. Не хуже, чем в тех же "Неведомостях" во всяком случае.
К началу пятого стихийное собрание разошлось, многие позабыли на столах те книги, за которыми якобы пришли, и пан Гейгер, огорчённый такой незаинтересованностью горожан в литературе, занялся уборкой и сортировкой их по полкам, после чего помыл посуду и заварил свежий чай. К появлению пана Тормента по библиотеке уже плыл приятный аромат ромашки с мятой и ноткой лимона: подоспело печенье. Обычным посетителям читального зала, предлагая чай, Ной приносил маленькую круглую шоколадку в золотистой фольге – "монету". Когда-то ими он угощал только детей, но потом дети исчезли, а шоколадки остались. Традиция изменилась. Так или иначе, но одно дело – читатели, а совсем другое – гости; пан Тормент же без всяких сомнений относился ко второй группе, да ещё и с припиской "дорогой" и "долгожданный".
– Здравствуй, ты как раз вовремя – печенье подоспело, – улыбкой встретил его Ной, шикнув на Эршелэ, который, едва не сбив Рудольфа с ног, примчался с улицы, откуда не возвращался с самого утра. Кот, не удостоив ни гостя, ни хозяина даже наглым взглядом, уверенной походкой властелина мира направился вверх по лестнице, ведущей из основного библиотечного помещения на второй этаж, где и жил Гейгер, откуда нынче особенно приятно пахло чаем и выпечкой. – Сейчас никого нет, так что можем посидеть в общем зале, а уж если кто появится, поднимемся ко мне.
У камина их уже ждали чайник и чашки, блюдце с ещё горячим лимонным печеньем, и небольшой томик.
– В пятницу с почтой привезли, – с гордостью исследователя, обнаружившего новый вид растений, сообщил Ной, просто сияя от радости. – А ведь заказывал почти полгода назад! Ну да не важно, зато погляди на неё, только погляди! Специально ещё не внёс в каталог, чтобы никто не выбрал случайно, для тебя приберёг.
Вряд ли бы кто-то ещё мог оценить новое приобретение Ноя – сборник лучших переводных стихов заграничных поэтов. В Столице-то его наверняка уже до дыр зачитали ещё лет пять назад, но до их провинции такие книги доходили куда дольше, и то – если Ной наизнанку выворачивался. Родителей просить о пересылке неудобно было, к этому методу он прибегал в самом крайнем случае.
– Нет, ты только послушай! – не дождавшись, пока Тормент сам усядется и возьмётся за томик, Ной подхватил книгу, наугад открыл её и прочёл:
– Жизнь наша двойственна; есть область Сна,
Грань между тем, что ложно называют
Смертью и жизнью; есть у Сна свой мир,
Обширный мир действительности странной.
Уже к окончанию первой строки Гейгер понял, что ему случайно попалось стихотворение хоть и прекрасное, но всё же затрагивающее не самую подходящую тему, так что он прервался сразу после строфы, кашлянул, едва не покраснев, пролистал с десяток страниц и, захлопнув книгу, бережно опустил её на край стола, придвинув в сторону Тормента.
– Тебе обязательно понравится, я уверен! – кивнул Ной и, чтобы как-то избавиться от неловкости из-за невольного прикосновения к слишком личной теме, начал разливать чай.

Когда много и подолгу наблюдаешь за людьми, которые не обращают на тебя особого внимания, учишься подмечать за ними то, что они сами порой за собой не замечают. Ной и так-то достаточно наблюдательным всегда был, а уж работа библиотекарем, нередко предоставляющая возможность часами поглядывать на людей из-за книжных полок, отточила природные данные. Пану Гейгеру уже не составляло труда догадаться, какой именно фрагмент знакомого романа читает сидящий у камина человек, по одному лишь выражению его лица, по едва заметным движениям глаз, чуть вздрагивающим порой уголкам губ или пролёгшей меж бровей складке. С паном Торментом сначала было сложнее – человек тихий и скромный, он всегда эмоции проявлял не так ярко, как многие другие, так что потребовалось какое-то время по возвращении из Столицы, чтобы научиться понимать их. Зато когда это случилось, Ной, нашедший какое-то сродство с Рудольфом, всякий раз искренне радовался, замечая лёгкие отблески положительных эмоций на лице единственного человека в городе, который любил книги так же сильно, как сам Гейгер. Вот и сейчас ему достаточно было сдержанной благодарности, потеплевшего взгляда и той бережности, с которой Тормент коснулся обложки книги, чтобы собственное настроение улучшилось, несмотря на недавнюю напряжённую беседу с Майей и часовую атаку городских сплетников.
– Теперь когда ещё новых книг дождёмся, – вздохнул он, усаживаясь напротив Рудольфа и придвигая поближе к гостю блюдце с печеньем. – Но я тут давеча дальний стеллаж разбирал и нашёл... Или нет, на восточной стороне? Или ближе к чёрному ходу... Не суть, главное, что нашёл несколько старых книг, которые, судя по вкладышам, последний раз брали читать чуть ли не два десятка лет назад. И твоего регистрационного номера в них нет, так что не одними стихами тебя порадую, в следующий раз приходи за историческим детективным романом.
И, довольный своими новостями, Ной хрустнул печеньем, которое тёплым казалось ему куда вкуснее, чем холодным, а при хорошем настроении так и вовсе напоминало бабушкино, родом из самого детства. Впрочем, приятная новость о книге и вкус выпечки всё-таки были несколько омрачены.
– Мне тут самому, видимо, придётся из себя детектива изображать, у пани Роте хлеб отнимать, – говоря так, Ной продолжал улыбаться, хотя теперь улыбка его выглядела чуть менее весёлой. – Книгу читатель не вернул, а сам пропал. И дома у него её не нашли, и на работе тоже. Может, потерял, дал кому на время или ещё что, но у самого-то теперь не спросить. Слышал ведь, говорят, люди пропадают последнее время.

– Пан Мазур, – отозвался Ной, у которого настроение снова немного улучшилось после наблюдения за тем, с каким аппетитом Рудольф ест печенье. Косвенно быть причастным к чужой радости, пусть даже небольшой, и самому Гейгеру было приятно, особенно когда речь шла о пане Торменте. Впрочем, поднятая тема к весёлому тону не располагала, так что Ной быстро посерьёзнел. – То есть товарищ, конечно. Вообще поговаривают, что многие уже пропали, но до меня, ты знаешь, новости порой доходят в большим опозданием: пока нос не кажу из библиотеки и пока городские сплетники сами сюда не дойдут, могу и сенсацию какую упустить.
Хорошо ещё, что флаг над ратушей обновлялся очень быстро, не то можно было бы попасть не просто в неудобную ситуацию, но даже опасную. Да и "Городские ведомости" хотя бы иногда полезную информацию предоставляли, а то, что с опозданием – так то для остальных горожан, Ною же эти "хреновости" порой оказывались очень даже в новинку.
– С месяц назад взял почитать книгу, и я уж было собирался как раз на этой неделе наведаться к товарищу Мазуру и напомнить о сроках возврата, но вот, оказывается, не принёс он её вовсе не потому, что забыл, – вздохнув, Ной крутанул чашку, но к губам не поднёс. – Книга в единственном экземпляре, досадно будет, если она так и останется потерянной, но, конечно, не так огорчительно, как исчезновение товарища Мазура. Я с ним не знаком был толком, как и с остальными пропавшими, чьи имена от городских сплетников сегодня услышал, но, разумеется, это всё равно тревожно.
Как будто мало было очередной смены власти, происшествия с паном Эрлихом и того беспокойства, которым поделилась с ним Майя.
– Куда у нас тут пропасть можно? – с некоторым удивлением риторически произнёс Ной. – Поезда не уходят, в лесах партизаны, не уехать никак. Странно это всё. Думаешь, и правда партизаны могли их похитить? Но зачем тот же товарищ Мазур кому-то сдался? Не из-за томика же фольклорных историй, право слово!
Покачав головой, Ной чуть улыбнулся Рудольфу.
– Спасибо тебе, конечно, но вряд ли ты тут чем поможешь. Не спрашивать же у каждого знакомого товарища Мазура о том, не видел ли кто, куда он книгу подевал. Да и не поймут: человек пропал, а тут книгу ищут.

– Из мухи-то раздуют, но когда сам слон шагает по главной площади, трудно его не заметить, – покачал головой Ной. – И можно бы не обратить внимание на то, что сосед перестал попадаться на глаза, но когда неделю нет родственника, друга или супруга, о мухах говорить уже не дело, а среди досужих сплетников были и те, кого всё затронуло сильнее, чем по-соседски. Кто-то, говорят, больше недели как не появлялся, а город у нас маленький, так надолго пропасть нескольким людям просто невозможно.
Если только они не исчезли окончательно, как вся детвора семь лет назад. Ох, не хотелось Ною думать о том, что между двумя этими событиями имелась связь. Особенно не хотелось из-за того, что, кажется, исчезновения начались примерно в то же время, когда пана Арцта выписали из больницы. Не дай Б-г кто-то свяжет эти два события – и тогда уже никакой авторитет Майи не спасёт бывшего директора от расправы. Сам же Ной очень не хотел думать об этой взаимосвязи. И вслух говорить о ней тоже не горел желанием, тем самым бросая семена того, разжигания чего так опасался. Стоило, пожалуй, побеседовать с Майей ещё раз, когда вечером пойдёт её провожать. Но это позднее.
– Я думал начать с полицейского управления. Ведь расследование-то они вести наверняка будут, так что просто попрошу обращать внимание: вдруг да обнаружат книгу? Дома и на работе у пана Мазура её нет, но можно бы перепроверить, а также я собирался к его соседям зайти, у коллег спросить. Ну, и объявление на стенде у входа повешу, – чуть пожав плечами, он бегло улыбнулся. – Других вариантов не вижу. Не по улицам же ходить, спрашивая каждого встречного, не видел ли он книгу.
А даже если бы и да, то пана Тормента Ной бы всё равно о такого рода помощи не просил, зная, как тому сложно с малознакомыми людьми общаться.
– Ну да не это главное, – оставив чашку на блюдце, Ной посмотрел на Рудольфа совершенно серьёзно. – Ты будь осторожен, хорошо? Ты по роду деятельности в самые разные дома вхож; мало ли что, мало ли как. Время и без того сейчас неспокойное, а тут ещё и исчезновения эти...

– И я буду. И с похищениями, и с новой властью. Знаешь, что самое обидное, Рудольф? – без всякого перехода вдруг вздохнул Ной. – Самое обидное, что коммунизм-то сам по себе, как идея, хорош. Равенство, не делящее людей по принципу того, кто родился с серебряной ложкой, а кто с деревянной, кого крестили, а кто бар-мицву ждал, но дающее всем равные возможности, которые любой может реализовать исключительно по способностям – это прекрасно. Но это утопия, потому что люди к такому не готовы, из-за чего превращают замечательную идею в... в то, что мы видим. И это не просто тревожно, но ещё и печально.
Пока в библиотеке больше никого не было, Ной не опасался говорить так открыто и прямо: Рудольфу он доверял, пожалуй, больше многих. Человек, ценящий знания как таковые, всяко не стал бы осуждать чужую точку зрения, пока она не агрессивна и никому не причиняет вреда.
– Эти люди с красными звёздами не понимают сути коммунизма, вернее, переиначивают его, выворачивают наизнанку, при этом будучи убеждены, что они совершенно правы и борются за лучшее. Это-то и делает их особенно опасными: нет ничего страшнее слепой веры в собственную непогрешимость, – снова вздохнув, Гейгер покачал головой и долил свежего чаю в их опустевшие чашки. Что бы ни происходило, чай всегда был кстати и ко времени. Подняв чашку, Ной улыбнулся и посмотрел над ней на Тормента чуть виновато. – Извини, что поднял эту тему. Но мало с кем о подобном можно поговорить, потому это вдвойне ценно.
Свежий чай был ещё достаточно горячим, так что сразу Ной пить не стал, к тому же у него было ещё что сказать другу.
– Что до осторожности... Это не просто слова, Рудольф, всё гораздо серьёзнее. Я сегодня с Майей обедал, а ей же побольше нашего известно, сам знаешь. И она рекомендовала обзавестись оружием. Оружием – мне, понимаешь? – на Тормента Ной глядел очень, очень серьёзно. – Это значит, что всё действительно совсем плохо.

Благодарная улыбка Ноя была ответом Рудольфу на его последнюю реплику – Гейгеру и впрямь было достаточно сказанного. Хоть и не мог он читать мысли, чтобы понять, насколько близки были размышления Тормента его собственным, однако хватало уже одного этого осторожно высказанного понимания. Зная, что Рудольфу даже это сказать было непросто, Ной ценил и подобную малость, которая в устах Тормента и малостью-то не была, но, наоборот, приобретала значимость. И ещё более весомо прозвучали слова о необходимости оружия, когда были изречены человеком, который не переносил его ещё сильнее, чем сам Гейгер.
– Это противоречит всему, во что я верю, – покачал головой Ной. – Пусть даже Майя права, и это решение кажется разумным и логичным, но...
Оборвав себя на полуслове, он опустил взгляд в чайную чашку, но плавающие в ней чаинки не спешили подсказать верное решение. Чай, несомненно, успокаивал, умиротворял, но не мог избавить от сомнений и проблем. Пожалуй, на сей раз не спасли бы даже книги, что и вовсе казалось чем-то из ряда вон выходящим.
– Вот ты бы на моём месте согласился? Да и зачем на моём, ты ничуть не в лучшей ситуации...