Возможно ли долго ожидать чего-то, и всё равно изумиться, когда это случается? Генрих испытал на себе подобное, в тот самый момент, когда его окружили на улице.
На самом деле он размышлял о подобном феномене раньше, разве что мысли касались смерти. Представлялся ему персонаж книги, которую он читал ещё до злополучной экскурсии. Волей автора несчастный подвергался пытке - огромный маятник с лезвием опускался ниже и ниже. Медленно. И это было хуже смерти.
Персонаж освободился в последний момент. Но Генрих представлял, что было бы, если бы лезвие начало вспарывать кожу. И Артц был почти уверен, что несмотря на томительные часы ожидания - герой всё равно был бы удивлён. Каждый мнит себя протагонистом книги, которую пишет Всевышний. И каждый в глубине души уверен, что для него предназначено что-то... сюжет, интрига, коллизия. Всё ведь было не просто так. Но маятник режет плоть. И восклицаешь: Как?! Это неправильно! Я же главный герой!
Теперь Генрих чаще бывал на улице - новая работа. Ему легче дышалось и думалось. Но... Каждую минуту он ждал шальной камень, который ударит в затылок. Или нож под ребро. В затворничестве он медленно умирал. Теперь же Арцт жил, но риск увеличился в десятки раз. Попросту говоря, теперь он мозолил горожанам глаза. И игнорировать Генриха теперь стало сложнее.
И всё же он опешил, растерялся, втянул голову в плечи, когда беда, наконец, произошла.
Он почти не понимал слов. Какое-то воронье карканье вылетало изо ртов нападающих. Голова закружилась, в глазах у Генриха потемнело. На смену парализующему ужасу пришла злость.
Запах алкоголя смешался с запахом смерти. Один из ублюдков крепко держал Генриха за воротник. И именно его Арцт решил забрать с собой. По-звериному вцепиться в глотку, раздавить кадык. Больше ничего не успеет, но хоть так. Возможно, Майе не будет стыдно...
Но он не успел привести задуманное в реальность. На помощь пришёл некто, кто геройствовал быстро, чётко и без лишней патетики. По крайней мере, объяснял он доходчиво. В первые мгновения Генрих даже не сообразил, что происходит. Слишком быстро сменяли друг друга картинки. Скромный бывший директор, бывший учитель математики... Какой из него боец? Или убийца? Рука скользнула к поясу, стремясь нащупать флейту. Тщетно. Тут её не бывает. Жаль... Очень жаль...

Равномерно стучат колеса поезда. Удар за ударом отдается в полу, ногах, метрономом щелкает в голове. Раз. Два. Три.
Один из ублюдков вывернулся из-под руки Манна и толкнул бывшего директора в стену. Звук - глухой, далекий, как будто ненастоящий. Совершенно не похожий на четкий, все нарастающий колесный бой: с каждой секундой он все больше напоминал бой барабанов. Раз.
Айвен приехал сюда давно, так давно, что и сам почти не помнил, но в таких городах приезжие не перестают быть таковыми, даже став частью этой земли, отдав ей на прокорм всего себя. Никаких обид, никаких счетов: тебя могут любить, могут тебе улыбаться, могут даже назвать соседом и своим парнем, но местным - никогда. И это нормально. В конце концов, твои дети действительно не уехали на том автобусе, из пункта А в пункт X. У тебя вообще нет детей. Это не делает тебя человеком второго сорта. Просто ставит по другую сторону стены.
Манн смотрел на пьяные лица, искаженные ненавистью, застарелым страхом и болью - сквозь них проступали крысиные морды, мелко дрожала щетина усов, дергались влажные носы, покрасневшие то ли от алкоголя, то ли от жажды крови глазки горели злым, животным умом. Айвен медленно сжал кулак, с кристальной ясностью увидев, как этот самый кулак летит прямиком в жутко преобразившееся, нечеловеческое рыло, как брызжет кровь из разбитого носа. Нельзя. Они - твари, но твари пьяные, больные, испуганные. Их надо заставить опомниться, в лучшем случае - спугнуть, но не убивать. За глупость не убивают, за слабость - тем более.
Трактирщик наполнил легкие воздухом, еще не зная, что скажет, но понимая, что сказать надо. Иначе он не сдержится. Но его опередили.
Два.
В ушах стучали не колеса и даже не барабаны - кровь. Пульсировала, звала, опьяняла. В конце концов, если им - можно, то чем он хуже.
- Это не мой город.
Очень тихо. Очень спокойно. Смысл нервничать, когда все уже случилось. Смысл волноваться, если можно просто отдаться этому мерному ритму и стать его частью. Нести его вперед, нести его каждому, стать колесами поезда, что едет вперед и который не остановить. Он сметет к чертям эту заразу и увезет прочь отсюда. В город, который - не твой. В город, где ты - чужой. Но где "свои" не делают ничего, где "свои" закрывают глаза и уши, где "свои" будут ждать и терпеть, чтобы, когда не останется сил ни на то, ни на другое, трусливо напасть на того, кто тоже - свой. И если это значит быть своим, тогда Айвен рад, что он - чужой.
Может быть это и не его город. Но это еще не значит, что он будет стоять в стороне.
Три.
Айвен тяжело вздохнул, мимолетно удивишись тому, что гортань дерет металлом, как после долгой пробежки. Огляделся и невольно выругался. Четверка придурков валялась на асфальте, вяло шевелясь и постанывая - хотя бы это хороший признак. Живы, пускай и похожи на жертву автомобильной катастрофы, на лесных тварей, сбитых промчавшимся мимо составом. Трактирщик сплюнул, спрятал в карман кулаки - чужой крови на них было больше чем той, что выступила на сбитых о чужую подлость костяшках.
- Идемте отсюда. Скорее, - помедлив секунду, он подхватил Арцта под локоть и буквально потащил за собой, быстрым шагом удаляясь от места происшествия. Куда - не важно, главное - подальше. Не будь Генриха, Айвен бы, пожалуй, остался. Это было бы вернее, честнее, что ли, но раз взявшись выручать человека, нельзя бросать дело на полпути. А присутствие недавно получившего свободу директора на месте бойни недопустимо. Даже если свидетели в один голос скажут правду о том, кто превратил четырех честных граждан Города в головную боль сотрудника травмпункта.
- Вы в порядке? - не оглядываясь поинтересовался, заворачивая за угол, чтобы скрыться в пустом, узком проулке. Курил трактирщик редко, но сейчас за сигарету он бы отдал полжизни, а за сигарету и выпивку - хоть всю. Предлагать подобный обмен несчастному директору было бы как минимум бессмысленно, как максимум - жестоко, а свою норму жестокости на ближайшее время Манн явно перевыполнил, - далеко отсюда до вашей квартиры?
Чувства вины, трактирщик, как ни странно, не испытывал. Понимал, что должен бы - но не мог. Равно как и вспомнить, что именно произошло - все удары, все крики терялись за красной пеленой и мерным боем барабанов. Страшным, неотвратимым, родным. Впрочем, об этом он будет думать позже. Когда доставит Арцта домой, закончит начатое, вернется к себе и скрутит пару сигарет и опрокинет хотя бы в два раза больше стаканов.